ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] - Николай Зенькович

— Берите ниже. Судя по терминологии — пионерское.

— А ведь член Политбюро — это вам не простой сотрудник аппарата. Член Политбюро — это олицетворение Коммунистической партии. В мою бытность в аппарате ЦК...

— Ну все, Иван Васильевич, любимого конька оседлал. Да слышали мы твои байки не один раз. Помолчи-ка, пожалуйста...

— А чего молчать? Домолчались. Члены Политбюро по оставленным сапогам слезы льют...

— Да они все только о себе толкуют...

Я слушал, как судачили сильно сдавшие мои соседи и их хворающие супруги, вышедшие в погожий денек подышать свежим воздухом, и думал, что скажи я им о своей причастности к выдвижению Галины Владимировны в состав ЦК, мне бы не сдобровать. Струсил, не признался. Но что было, то было.

Перед XXVIII съездом пресс-центра ЦК КПСС еще не существовало. Автор этой книги числился в идеологическом отделе заместителем заведующего сектором периодической печати. Ко мне заглянул Александр Якимович Дегтярев, который занимал должность первого заместителя заведующего идеологическим отделом.

— Орготдел срочно требует кандидатуры для возможного избрания в состав ЦК. Надо несколько человек по вашему ведомству. Желательно тех, кто раньше не избирался в ЦК и ЦКК.

Мое ведомство — это средства массовой информации. Я назвал фамилии главных редакторов помоложе и раньше не входивших в выборные органы партии. В основном это были мужчины.

— Послушайте, Александр Якимович, — внезапно осенила меня мысль, — а что если попробуем выдвинуть женщин?

— Отличная идея, — одобрил Дегтярев. — Женщины пройдут на «ура»!

Я назвал Семенову из «Крестьянки», Крылову из «Работницы», Федотову из «Советской женщины», еще несколько человек.

Галина Владимировна счастливо миновала все «чистилища» и оказалась в списках рекомендуемых от Центра. И совершенно неожиданно для всех, включая, похоже, и себя, стала членом Политбюро и секретарем ЦК. Случай поистине уникальный — членом ЦК она побыла меньше суток. Подозревала ли она, что ею попросту заполняется по разнарядке «женское» место в высшем эшелоне партийной власти?

Впрочем, кажется, — она подозревала. Но подозрения гнала прочь. И вот закономерный финиш. Запоздалое прозрение. Признания в том, что этот пост тяготил ее. И все— о себе, о себе, о себе... Правда, вскользь были высказаны опасения: как бы не начался процесс расправы над партией, над ее рядовыми работниками. Заметили нюанс? Работниками, а не членами. Аппаратчиками, а не рядовой партийной массой. А где же слова сожаления по поводу случившегося, обращенные к рядовым коммунистам?

Ладно, право каждого — за кого вступаться. Если Галине Владимировне дороги ее любимые аппаратчики, то почему она не вступается за них, за партию в целом? Ведь ее худшие опасения сбылись, процесс расправы над КПСС и ее кадровыми работниками начался. Почему она не побежала на телевидение и не закричала: «Ребята, остановитесь! Коммунисты, не поддавайтесь соблазнам!»

Спустя две недели после откровений Семеновой обнародовал свои мысли другой секретарь ЦК КПСС, правда, не член Политбюро, Андрей Николаевич Гиренко.

— Я не пропаду, — уверенно заявил он. — Если не потяну инженером, пойду на завод рабочим — руки-то есть.

Андрей Николаевич в далеком прошлом начинал горным инженером в Кривом Роге. Работал по горячей сетке. Так что имел право на льготную пенсию. Осталось добрать несколько лет, и все в ажуре. Правда, вот только с сигаретами «Винстон» напряженка. В наличии всего несколько пачек, но это остатки былой роскоши. Ничего, как-нибудь перебьется. Хотя напряженка не только с куревом.

Действительно, похоже на то, что Андрей Николаевич перебьется. Он порядочный и честный человек. Трудяга. И если сказал, что в крайнем случае пойдет на завод — пойдет.

Все бы хорошо, если бы не одно обстоятельство. Скажи такое инструктор, консультант, даже заведующий отделом— куда ни шло. Но ведь это секретарь ЦК КПСС говорит! И снова — о себе...

Обратимся еще к одному секретарю ЦК — Борису Вениаминовичу Гидаспову. Несомненно, в последнем составе Секретариата он один из немногих, кто выделялся своим именем. Член-корреспондент Академии наук СССР, крупный организатор науки и производства, специалист по ракетным топливам, председатель правления концерна «Технохим». Высокая зарплата, статус видного ученого, дело, которым он занимался тридцать пять лет.

Горькие размышления этого обманутого в своих самых лучших побуждениях человека можно понять. Когда его приглашал на пост первого секретаря Ленинградского обкома Михаил Сергеевич Горбачев, основные мотивы были такие: слушай, Борис Вениаминович, проектировать ты умеешь, строить, организатор из тебя тоже неплохой. В центральные органы — Совет Министров, Верховный Совет, ЦК — ты вхож, ситуацию в стране знаешь. Мы на таком этапе перестройки, когда у руля должны встать экономисты...

Когда просит Генеральный секретарь, разве можно отказывать? И Гидаспов встал к рулю. Что из этого получилось, видно из его следующих признаний:

— Партийной работой я больше никогда и ни за что в жизни не займусь. Я, кстати сказать, и без того собирался уходить — на тринадцатое августа был назначен пленум обкома, где я должен был сообщить об уходе. Но в связи с новой программой КПСС пленум передвинули на двадцать третье. Он, конечно, уже не состоялся. Кто я сегодня? Можно так сформулировать — безработный членкор Академии наук. Но, думаю, не пропаду, я же ученый, организатор, бизнесмен. Чем только не занимался, лишь партаппаратчиком не был никогда. Я оптимист по натуре, меня сшибить не так просто... Я не пропаду. Дураком себя никогда не считал, да и не был им, кроме, может быть, того момента, когда генсеку поверил, поддался на его уговоры...

С Гидасповым я общался чаще, чем с Гиренко. Дважды организовывал встречи с советскими и иностранными журналистами в гостинице «Октябрьская», оба раза вел эти встречи. Вторая пресс-конференция была сканадальной, мне за нее порядком влетело. Но об этом разговор впереди. Борис Вениаминович умел найти необходимую тональность и взаимопонимание с аудиторией, несмотря на то что не был профессиональным политиком. Да и после пресс-конференций мы подолгу беседовали в комнате пресс-центра. Часто обменивались мнениями, дожидаясь заседания Секретариата, на которые он почти всегда приезжал из Ленинграда, продолжали наши беседы во время перерывов, прогуливаясь по коридорам пятого, горбачевского, этажа в первом подъезде на Старой площади.

Ближе к лету Борис Вениаминович приезжал в ЦК чем-то расстроенный, озабоченный. Часто отвечал невпопад, было видно, что что мысли его витают где-то далеко. Однажды разоткровенничался:

— Чувствую себя ненужным. Понимаете, до тех .пор, пока жизнью города реально управлял обком, мои способности там были востребованы. Я действительно мог повлиять на работу промышленности, помочь в налаживании связей, нажать на директоров — мне уж очки не вотрешь. А сейчас? Ленсовет отрезал нас от источников информации, замкнул на себя экономику, городское хозяйство. Я оказался не у дел. Уйти? Но это будет трусостью, предательством по отношению к партийной организации, к коммунистам.

Борис Вениаминович с обидой и недоумением говорил о том, что управленческая «сетка», совпадающая с партийными структурами, разрушена буквально в три приема. Закон о госпредприятии, выборность директоров — раз, и выбита промышленность. Закон о кооперации— два, и закручен первый виток инфляционной спирали. Законы о суверенитете республик — три, и оборвались хозяйственные связи.

— Реформы начали, не подготовив их организационно, политически, не перестроив сознание. Люди-то думают, что обком командует по-прежнему. Они звонят: почему картошки нет? Почему воды горячей нет? А я уже ничего не могу сделать...

И вот финал. Конечно, Гидаспов сильный человек. Я уверен, что и в этой ситуации он будет искать нестандартный вариант реализации своих способностей. И, скорее всего, это ему удастся. Но и он в основном говорит о себе:

— Конечно, я много потерял, а приобрел в Смольном гипертонию. Тем не менее я могу работать кем угодно: мастером, директором завода. Или в вузе лекции читать.

Как Семенова и Гиренко, Борис Вениаминович озабочен собой и теми, с кем он рука об руку работал. Все они после августа 1991 года остались без дела, и, как тогда казалось, без будущего. После вуза их «бросили на комсомол», оттуда — в партийные комитеты. Они честные, хорошие работники, их просто вытащили из основной профессии. Надо им определиться, найти свое место, хотя бы временно. В отличие от других секретарей ЦК, у Гидаспова обширные связи среди руководителей предприятий, так что, пожалуй, только ему одному под силу помочь реально этим людям.

Похвальная черта, не правда ли? Но партаппаратчики пробивные люди, и у них остались прежние связи. А вот как отмыться перед рядовыми коммунистами? Как объяснить крах, постигший партию? Как смотреть в глаза миллионам людей, поверившим руководству ЦК— последнему в истории партии? Ведь стыдно оставить после себя память как о людях, на которых закончилось развитие идеи, вдохновлявшей миллионы наших сограждан. Ведь во имя этой идеи были принесены неисчислимые жертвы.